О призвании к пастырству

Доклад руководителя Референтуры Московской Патриархии протоиерея Олега Корытко на конференции «Пастырство в современном мире: опыт, практика, перспективы». Заседание, которое возглавил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий, прошло 16 мая в Санкт-Петербурге при участии комиссии Межсоборного присутствия по церковному управлению, пастырству и организации церковной жизни. 

   Перед началом своего выступления хотел бы поблагодарить митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Варсонофия за приглашение на конференцию и предоставленную возможность обратиться к столь высокому собранию со своими мыслями относительно пастырства в современном мире.

Прежде всего важно сформулировать несколько базовых тезисов. Полагаю, здесь нам не удастся избежать определённой тривиальности и, может быть, даже банальности. Однако, поскольку мы стоим перед необходимостью организации плодотворной дискуссии о существенных проблемах пастырства, то следует договориться о ключевых принципах, что называется, «на берегу», с тем чтобы у нас был общий фундамент для диалога, ибо, как гласит известная поговорка, «cum principia negante non est disputandum» 1.

Очевидно, что пастырство в его христианском значении возникает благодарю служению Спасителя, Который Сам сказал о Себе: «Я есмь пастырь добрый» (Ин. 10, 11). Далее в том же стихе Евангелия от Иоанна Христос указывает и главный атрибут истинного пастыря: «пастырь добрый полагает жизнь свою за овец».

Следовательно, подлинный пастырь – это человек, стремящийся уподобиться Христу как единому Истинному Пастырю, пасущему Новый Израиль – Церковь Свою, и совершающему через неё дело спасения рода человеческого.

В православной традиции термин «пастырь» (добавим для полноты картины сюда еще «архипастыря») закрепился за носителями священного сана, исключая по очевидным причинам представителей диаконского чина. Иначе говоря, пастырство подразумевает совершение такого рода деятельности, как душепопечение. Под душепопечением понимается принятие священнослужителем доверительного изложения христианином обстоятельств его жизни и преподание духовных советов, то есть рекомендаций, касающихся религиозной жизни и нацеленных на внутреннее изменение состояния человека.

Я неслучайно акцентирую внимание на словах «духовный» и «религиозный», поскольку в обывательской среде от пастыря зачастую ждут ответов на все жизненно важные вопросы, начиная от хозяйственных и заканчивая семейными проблемами. Мне представляется подобный подход неоправданным, ведь первоочередная задача пастыря – не садово-огородные советы раздавать и не бытовую жизнь человека устраивать, а привести его в состояние, когда почва его сердца становится удобоприятна для благодати Божией и может произвести чаемый плод: «одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать» (Мф. 13, 8).

Здесь необходимо сделать два важных замечания. Первое. История знает случаи, когда роль душепопечителей брали на себя люди, не имевшие священного сана. Как правило, их деятельность на данном поприще описывалась и описывается термином «старчество», который весьма широк по своему значению и часто используется в бытовом смысле, нерефлекторно, без четкого определения границ явления.

В любом случае, очевидно, что, возникнув в монашеской среде, это явление получило широкое распространение и подчинило своему влиянию не только носителей монашеского звания, но и многих представителей немонашествующего духовенства, а также мирян.

Известно, что первоначально монашество имело в себе здоровую долю антииерархических настроений. Показательны в данном отношении слова преподобного Иоанна Кассиана Римлянина из послания, где он говорит: «У отцов издревле существует такое изречение, <…> а именно, что монаху всячески следует избегать женщин и епископов. Ибо если однажды они вовлекут его в знакомство с собою, то ни тот, ни другая уже не позволят ему больше иметь покоя»2. Стоит обратить внимание, что преподобный Иоанн, говорит об этом как о чём-то само собой разумеющемся. Тем не менее, иерархический дух возобладал, приведя постепенно ситуацию к некоему порядку,«потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира» (1 Кор. 14, 33).

Различное отношение к старчеству как форме душепопечительства хорошо просматривается, в частности, при сопоставлении позиций оптинских насельников XIX века с позицией святителя Филарета Московского, у которого само явление старчества вызывало явное неприятие (если не отторжение), поскольку, как думается, он видел в нём опасность формирования альтернативного источника духовной власти.

Склонен полагать, что проблемность этой темы не сошла полностью на нет. Мне весьма памятна горячая дискуссия, развернувшаяся на пленарном заседании Межсоборного присутствия при обсуждении темы служения пресвитеров в женских обителях. Соответственно встал вопрос о наложении на насельниц епитимий как средств духовного врачевания. Обычно в сознании среднестатистического церковного человека эта прерогатива связывается с «властью вязать и решить» (Ин. 20, 23). Однако когда об епитимиях для сестёр обителей зашла речь в документе, одна из ныне здравствующих игумений встала и, ничтоже сумняшеся, заявила, что в обсуждаемом документе должно быть прописано исключительное право настоятельницы монастыря налагать епитимии на сестёр или освобождать их от оных.

Тогда в Зале Церковных соборов прозвучала умилившая меня до глубины души фраза: «Белые священники – они же светские люди. Что они могут понимать в монашеской жизни?!» Полагаю, что и некоторые из здесь присутствующих хорошо помнят как саму дискуссию по документу, так и яркое выступление дамы в чёрных одеждах с наперсным крестом на груди.

В общем, данная проблема мне видится не исчерпанной полностью.

Второй важный момент. Поскольку мы говорим о пастырстве все-таки в традиционном его значении как об одной из составляющих архи- и просто иерейского служения, то необходимо сделать следующее замечание. Пастырство как руководство в духовной жизни – очень значимая составляющая священного служения. Значимая, однако не единственная. Более того, даже и не главная.

Христос, конечно, есть Пастырь добрый и образец в этом смысле для всех нас. Тем не менее, как мы видели, были и ныне обретаются люди, хоть и не облечённые иерархическим достоинством, но претендующие на подражание Христу в руководстве словесных овец Господних. Есть, однако же, нечто, что никто, кроме священнослужителя, сделать не может. И это – совершение Таинств, священнодействий, и прежде всего – Евхаристии.

Здесь мне хотелось бы обратиться к другой дискуссии, бывшей более века назад, на – да простят меня присутствующие – гораздо более авторитетном собрании. Я имею в виду Поместный собор Российской Православной Церкви. Тогда в 1917 году тоже остро стоял вопрос о том, каковы основные обязанности священника и какая заповедь большая есть в Законе (Мф. 22, 36), применительно к обязанностям пресвитера.

Тогда прозвучали замечательные слова, сказанные архимандритом Вениамином (Федченковым), будущим митрополитом: «Пастырь является, прежде всего, тайносовершителем», затем «молитвенником», а «на третьем месте» – проповедником3.

Эти слова, кстати говоря, стали главным тезисом доклада Святейшего Патриарха Кирилла на Епархиальном собрании города Москвы в столетний юбилей великого собора в 2017 году. И Святейший Владыка подробно рассматривал каждый из перечисленных аспектов служения пресвитера.

Мне представляется крайне важным обратить внимание на тот факт, что в цитированном сейчас тезисе содержится крайне важное перечисление пастырских обязанностей. При этом собственно душепопечения, которое у нас, как говорилось ранее, традиционно ассоциируется с пастырством – здесь нет вовсе. И это говорили люди, воспитанные на образцах церковности синодальной эпохи. Полагаю, здесь есть о чем задуматься.

Тем не менее, содержа в уме все вышереченные оговорки, мы должны все-таки ясно засвидетельствовать, что пастырство, в устоявшемся в Церкви смысле слова, есть одна из обязанностей всякого пресвитера и епископа и возлагается эта обязанность на человека в момент хиротонии. Призвание к священству в таком случае и есть вместе с тем призвание к пастырству.

Однако тут мы подходим к одному из самых болезненных и важных, на мой скромный взгляд, вопросов: что такое призвание к священству? И как возможно узреть его наличие у конкретного представителя клира или у кандидата в клирики?

Есть замечательный термин, описывающий одну из довольно острых проблем западного христианства, в частности Римо-Католической Церкви. Он звучит как «кризис призваний». По контексту, в котором употребляется ныне это словосочетание, понятно, что речь идёт о явно недостаточном для восполнения потерь клира количестве молодых людей, желающих посвятить себя служению Церкви в священном сане. Иначе говоря, понятие «призвание» по факту отождествляется с наличием желания принять священный сан.

Любопытно, что известный богослов XX века архимандрит Киприан (Керн), рассматривая текст апостола Павла из первого послания к Тимофею (3, 1) «верно слово: если кто епископства желает , добра дела желает», поясняет, что выражение «если кто епископства желает – <…> буквально значит «имеет вкус к епископству», «имеет аппетит к епископству». Этими выражениями апостол Павел подчёркивает не простое желание епископства, т.е. священнического служения, а ощущение вкуса к этому служению, тогда как во втором случае он говорит не о простом желании, но о сильном устремлении, о вожделении. Здесь предполагается у кандидата особое предрасположение к своему служению, а не просто только одно желание. Это предрасположение может быть истолковано и как ощущение призвания к данному делу»4.

Кстати, святитель Феофан Затворник, толкуя данное место Нового Завета, придерживается такой же точки зрения5.

Очевидно, что «вожделение» священного сана, о котором писал архимандрит Киприан (Керн), должно получить практическое осуществление, благодаря чему всем становится очевидно, что некий муж определён Богом к трудам на пажити Господней.

Конечно, если смотреть на ситуацию с высоты прошедших дней или даже прожитых лет, когда уже человек рукоположен в сан пресвитера, то ясности должно быть больше. Попросту говоря: если нечто состоялось, значит, есть на то воля Божия. С этой позицией вполне согласуется и свидетельства литургического предания. Так, в известной молитве из чина Елеосвящения содержатся следующие слова:

«Иже мене смиреннаго и грешнаго, и недостойнаго раба Твоего, во мнозех гресех сплетеннаго и страстьми сластей валяющагося, призвавый во святый и превеличайший степень священства, и внити во внутреннее завесы, во Святая Святых, идеже приникнути святии Ангели желают, и слышати Евангельский глас Господа Бога, и зрети самозрачне лице Святаго возношения, и наслаждатися Божественныя и священныя литургии, сподобивый мя священнодействовати Пренебесныя Твоя Тайны, и приносити Тебе дары же и жертвы о наших гресех, и людских невежествиих, и ходатайствовати о словесных Твоих овцах» 6.

Итак, исходя из логики данного текста, сама возможность совершать Литургию и вообще предстоять Евхаристическому престолу трактуется как совершившееся призвание Божие в отношении человека. Если развивать эту мысль дальше, то сам факт наличия священного сана должен бы закрывать вопрос о наличии призвания.

Однако с такой постановкой проблемы согласны далеко не все богословы, включая и святых отцов. Для меня, пожалуй, самым ярким суждением подобного рода являются слова святителя Григория Богослова из знаменитого его третьего слова о священстве:

«Мне стыдно было за других, которые, будучи ничем не лучше прочих (если еще не хуже), с неумытыми, как говорится, руками, с нечистыми душами берутся за святейшее дело, и прежде нежели сделались достойными приступить к священству, врываются во святилище, теснятся и толкаются вокруг Святой Трапезы, как бы почитая этот сан не образцом добродетели, а средством к пропитанию, не служением, подлежащим ответственности, но начальством, не дающим отчета. И такие люди, скудные благочестием, жалкие в самом блеске своем, едва ли не многочисленнее тех, над кем они начальствуют; так что, с продолжением времени и этого зла, не останется, как думаю, над кем им начальствовать, – когда все будут учить, вместо того чтобы, как говорит Божие обетование, «быть наученными Богом» (Ис. 54, 13); все станут пророчествовать, и, по древнему сказанию, по древней притче, будет и «Саул во пророках» (1 Цар.10, 11)»7.

Мне представляется, необходимо попытаться согласовать эти разные идеи, приведя их к общему знаменателю. Со своей стороны, я склонен полагать, что:

1. Горячее желание быть священником, «жажда» или «вожделение» священства и есть первый признак призвания.
2. Однако сам человек и другие люди могут ошибаться, приписывая простому хотению свойства Божественного зова.
3. Поэтому, как говорилось в цитированной выше молитве, собственно введение в клир и закрывает овопрос о наличии призвания. Показательно при этом, что бывают как раз случаи, демонстрирующие верность данного тезиса, что называется «от противного». Иногда складывается ситуация, при которойвсе формальные требования кандидатом в клир соблюдены. И вроде бы желание есть, и каноническимтребованиям соответствует, и архиерей готов рассматривать вопрос о возведении в сан, но раз за разомнаходятся какие-то причины, которые мешают осуществиться этому начинанию. Я искренне убежден поэтому, что факт хиротонии свидетельствует о призвании человека к священству.
4. Тем менее, призвание может так и остаться «программой на вырост», которая так и не будетосуществлена. Человек, имея все возможности выполнить поставленную перед ним свыше задачу (а иначе он не стал бы клириком), отказывается решать ее, не желает достичь поставленной перед ним цели. И именно о таких клириках говорил Григорий Богослов, порицая их поведение и само отношение к порученному делу.

В любом случае утешительно звучат слова Великого Архиерея, засвидетельствовавшего, что призвание – это нечто сходящее свыше (Иак. 3, 17), Сам Спаситель сказал: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал, дабы, чего ни попросите от Отца во имя Мое, Он дал вам» (Ин, 15, 16). Именно Христос есть Господин жатвы, не перестающий несмотря на все исторические  перипетии бытия Церкви высылать делателей на жатву Свою (Мф. 9, 38).

В завершение хотелось бы сказать несколько слов о так или иначе связанных с темой пастырского призвания проблемах, нынешних и отчасти – будущих. Я не готов давать простые и исчерпывающие рекомендации по решению всех проблем. Скорее, мне хотелось бы обратить внимание на необходимость поиска наиболее эффективных  путей их преодоления.

Мне представляется вполне очевидным и даже до некоторой степени неизбежным, что тот самый «кризис призваний», с которым столкнулось западное христианство и, насколько мне известно, Православие в иных странах, грозит и нашей Церкви. По моим ощущениям конкурс в духовные учебные заведения неуклонно падает. Желание юношества служить Церкви сегодня не так велико, как пару десятилетий назад. Причин тому несколько. Одна из них следующая.

В современную информационную эпоху мы оказываемся живущими в домах со стеклянными стенами. Наши проблемы, кризисы и неудачи становятся, благодаря пристальному вниманию масс медиа, социальных сетей и деятельности недоброжелателей, питательной почвой для формирования отрицательного образа Церкви в общественном сознании. Это неминуемо приводит к отстранению части социума от Церкви как института и в результате снижает процент молодых людей, стремящихся в духовные школы.

Очевидно, что наиболее эффективным способом решения этой задачи является адекватная и справедливая реакция на возникающие острые ситуации при постоянном диалоге с обществом. Если мы не делаем этого, то этим оружием пользуются наши оппоненты, возводящие крикливые СМИ и блогерские сообщества в ранг коллективного судии Церкви, вся деятельность которых сводится к одной-единственной фразе: «Люди добрые, посмотрите, что у нас в Церкви делается».

Еще одной важной проблемой этого ряда является неизжитое в сознании как пастырей, так и пасомых понимание Церкви как сообщества духовенства. Общество следует этому тренду и воспринимает Церковь как коллектив людей в рясах. И мы сами до некоторой степени провоцируем это. Как очень верно писал в свое время о. Александр Шмеман, «оно [это понимание – прим прот. О.К.] является одним из главных питательных источников того предельно чуждого Православию «клерикализма», который низводит мирян в положение каких-то лишенцев, определяемых прежде всего отрицательно, как «не имеющих права» туда-то входить, то-то трогать, в том-то участвовать. У нас создался, увы, и тип священника, который в постоянной «защите» святыни от соприкосновения с мирянами видит почти сущность священства и находит в ней своеобразное, почти сладострастное удовлетворение»8.

Средством преодоления этой болезни видится повышения роли мирян (да и рядовых клириков) в жизни Церкви, поддержка инициатив с мест. Но именно, поддержка, а не навязывание «проектов», иначе это грозит выродиться в имитацию бурной деятельности с единственной целью – отчитаться об исполнении поручения, что только усилит указанный психологический разрыв. И конечно, надо делать мирян более активными участниками богослужения. Люди должны осознавать себя народом Божиим, царственным священством (1 Пет. 2, 9), а не просто созерцателями священных действий или потребителями духовных услуг. Это отдельная тема, требующая отдельной дискуссии, но организовывать ее надо. Это несомненно.

И,  конечно, необходима всяческая поддержка достойных и способных священников. Доверие им. Необходимо преодолеть широко распространённую боязнь, что батюшка «как дитя малое» – стоит только на минуту оставить без формальных предписаний и контроля, и он обязательно какую-нибудь ересь скажет или что-нибудь непотребное сотворит. Именно приходские священники непосредственно работают с людьми, по ним часто судят о Церкви. От них, от их инициативности и ответственности зависит успех церковной миссии на конкретном историческом этапе в конкретном обществе.

Это гораздо важнее, чем написание каких угодно документов, ибо, как сказал наш Первосвятитель, «никаким сколь угодно пространным документом невозможно объять все многообразие человеческой глупости». Эти слова, как мне представляется, весьма гармонично сочетаются со словами одного великого политического деятеля, писавшего: «Имея плохие законы, но хороших, ответственных чиновников, мы имеем шанс всё же управляться хорошо. Если же у нас будут плохие чиновники, нам не помогут и самые лучшие законы»9.

Убеждён, что священнику проще будет реализовать своё высокое пастырское призвание, если он будет чувствовать себя не под колпаком и постоянным надзором – «туда не ходи», «того не делай», а если он будет ощущать доверие к себе со стороны священноначалия, которое будет видеть в нём не солдата, не церковного бюрократа, не винтик в машине, а пастыря и делателя нивы Христовой.

Благодарю за внимание.

______________

1 «С отрицающим основы не ведут диспута».

2 Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Послание к Кастору, епископу Аптскому, о правилах общежительных монастырей. Книга одиннадцатая. О духе тщеславия. Глава 17. Монах должен избегать женщин и епископов

3 Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917−1918 гг. Т. 3, М., 1994. С. 137.

4 Киприан (Керн), архимандрит Православное пастырское служение. Часть 1-я. Основы пастырского служения. § Пастырское призвание.

5 Святитель Феофан Затворник.  Толкование на 1-е послание святого апостола Павла к Тимофею

6 Чинопоследование елеосвящения.

7 Григорий Богослов, свт. Слово 3, в котором Григорий Богослов оправдывает удаление свое в Понт, по рукоположении во пресвитера и потом возвращение оттуда, также учит, как важен сан священства и каков должен быть епископ.

8 Шмеман А., протопресвитер. Евхаристия. Таинство Царства. Гл. 1 § IV. 

9 Фраза Бисмарка, сказанная Герману Вагнеру 30 июня 1850 года: "Mit schlechten Gesetzen und guten Beamten lässt sich immer noch gut regieren. Bei schlechten Beamten aber helfen uns die besten Gesetze nichts." (Напечатана в подборке документов Бисмарка под редакцией Ганса Рокфельса в 1925 году.)